ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ ЗАПАД? РАССКАЗЫ ПУТЕШЕСТВЕННИКА

Эрудиция – первый шаг на пути к приключениям: прочь от невежества, от неотесанного знания, в стремлении обратиться к науке путей памяти и неизвестных и рискованных начинаний человеческого опыта. Этимология – предупреждение, направленное против притязаний свести мысль к резервуарам информации. Аrs dogmatica – это не «аналитический центр»…

История европейского права была мне компасом для новичка. Она указывает на монотеистический источник, выявляя эволюцию, которая за полтора тысячелетия потрясений привела к тому, чем мы являемся: результат сцепления перекрестных генеалогий, чей преходящий предел, под властью техно-науко-экономики, является нашим настоящим… в ожидании продолжения, или непредсказуемого.

Стержнем этой эволюции совершенно точно является, по аналогии с «неподвижной точкой» самолета за секунду до взлета, испытательный период, который мы называем Средневековьем, период между двумя эпохами – покойной Античностью и Современностью, авангардом глобального индустриализма.

Испытанием здесь была Первая европейская революция (XI век): присвоив утративший силу на Западе императорский титул Суверенного Понтифика, папство тем самым принимается восполнять отсутствие юридических норм в изначальном христианском Тексте. Боевая экзегеза черпает в праве Римской империи, развалившейся на западе, но все еще процветающей на востоке, там, где восседает римский император греческой православной части, в Константинополе.

Результат высокого стратегического значения: евро-американская цивилизация основывается не только на богословском фундаменте Библии, еврейской книги, переосмысленной католичеством и протестантством, но и на синтезированном на Востоке римском памятнике юриспруденции, который как таковой был адресован населению Западной Европы византийским императором Юстинианом I.

Есть ли шанс, что в сегодняшних противостояниях, в том виде, в каком их представляют западные медиа, и в той степени, в какой они управляются политической властью, а также с характерным для Франции с избытком чванства, обязанным интеллектуальному классу, непроницаемому для недоумения, появится «критерий», который, доставая из тени генеалогическую судьбу, признает Юстиниана фигурой общего Предка для европейского запада и балканского и русского востока? Нет, это значило бы просить слишком многого у воли не ведать.

Властелин открытий, случай, стал мне проводником в этой дисциплине (истории средневековых религиозных и юридических сборок Запада), вынесенной на задворки, ибо угрожающей слишком много поведать о происхождении европейского континента.

Что именно поведать? Прежде всего, что никто не грезит и не думает на месте другого, и что это замечание верно на уровне социумов. Говоря в целом, притязание на религиозное, социальное, политическое клонирование, на некое растворение в планетарной магме обречено на провал, на непрерывную смену циклов насилия.

Чему я научился, что достойно быть переданным? Если история права является пропуском, чтобы покинуть родные края в направлении к письму без границ, то это потому, что эта дисциплина монашеского рода научила меня ожиданию. Всегда ожидать продвинуться дальше, навстречу тайне Иного. Кроме того, поскольку прошло время отрады латинского языка, преобразованного истязаниями схоластических копиистов, я осознал, что проживаю на отложениях дискурсов, поддерживающих наше современное пристанище, и что моя работа была лишь исследованием поверхности, скрывающим бездну изганной из западного сознания примитивности.

Засидевшись на месте, к которому меня привязывали мои покрывшиеся пылью нормандские корни, и чувствуя, что Великая Глосса юристов, пусть даже обогащенная экономикой и философией, была всего лишь пропедевтикой, я подчинился притяжению Африки, сотрясаемой политическими ураганами холодной войны, и в то же время привечающей как частные консалтинговые фирмы, так и международные организации… Вне суматохи обитало Незапамятное – со своими учеными сообществами, строго хранимыми секретами, подлинным образованием. Там я наконец-то встретил предмет моего ожидания – по-настоящему Иного. Эта Африка инстинктивно признала меня одним из своих.

Читая Малларме, я осознал масштабы «зародышевых времен», в которых нуждается мысль, нащупывающая себя; чернокожие Учителя научили меня отказываться от безумного намерения постичь когда-либо последнее слово…  И я научился различать, что человек сначала «звучит», а потом «рассуждает»; он звучит речами традиций и, если базовое образование и приобщает его к цивилизации, он рассуждает от своего собственного имени, он является описанным древними греками антропосом.

В Африке я осознал – вживую, как и позднее в Японии – изначальную достоверность взаимодействия человека со Вселенной, которая подтверждает интуицию известных Европе монотеизмов, основанных на абсолютном господстве слова. Этой интуиции не противоречат подвиги научных исследований, у нас на глазах направленные на изучение ничтожно малого и бесконечности Мира.

Вот почему я вернулся домой, утвердившишь в следующем: создавать модели дискурсов, которые были созданы человечеством с целью выживания и репродукции, значит изучать Общество как Текст. Мало-помалу, работая над выявлением основ Запада, который в свою очередь подчиняется требованию сохранить свое цивилизационное сооружение, присоединив юридический аппарат к религиозно-мифологическому основанию, на котором держится здание, или к вулканическому подземелью Разума, которое мы именуем фундаментом, я обнаружил тайники.

Три основных составляющих отличют наши сборки: 1) периодическое сотрясение основания, служащего опорой зданию; 2) представление, в соответствии с которым юридический материал является делом чистой техники; 3) чрезвычайная ненадежность третьей составляющей – цементирующей конструкцию функции.

К чему эта сложность? К чему сменяющие друг друга маски легитимности? Как наш термин «религия», перетираемый во всех устах со времен древних римлян и до наших дней, свидетельствует о подобном развитии эволюции? Наконец, если потребуется сделать теоретический шаг, что означает эта троичная структура, если не абстракцию?

Отважиться на эти вопросы – участь стойких умов, способных выйти за пределы наших историографических гетто.

Перевод: Татьяна Никишина